Детский сайт / Детские повести / Повесть Чучело. Владимир Железников. Глава десятая.

Повесть Чучело. Владимир Железников. Глава десятая.

Повесть Чучело. Владимир Железников

Повесть Чучело. Владимир Железников.
Глава десятая

— Ты представляешь, — сказала Ленка, — они гнали меня по городу. На виду у всех. Бежать мне было трудно… Тебя никогда не гоняли, как зайца?..

Николай Николаевич промолчал, хотя его тоже гоняли и он знал, как это трудно. Во время войны он бежал из плена. Его отправили на полевые работы куда-то под Гамбург, и он снова бежал. Утром в лесу его обнаружили дети, он заснул от слабости или, может быть, просто потерял сознание от голода. Он проснулся от неясного шороха и тихого разговора по-немецки. Открыл глаза и увидел детей — они были вооружены палками. Он попытался улыбнуться им, встал и, не оглядываясь, пошел по лесной тропинке. А они загалдели, ринулись следом, забегая вперед и толкаясь позади него. Тогда он побежал, а они засвистели и заулюлюкали, победно размахивая палками. И так они гнали его, пока он не упал.

— Вот ты и не знаешь, что это такое, когда тебя гоняют, как зайца. А получается, раз побежал — значит, виноват. Теперь я ученая — надо отбиваться, если даже их много и тебя бьют. Но бежать нельзя. Тогда я этого не понимала и побежала.

А они меня гнали:

«Чу-че-ло-о-о!»

Прохожие смотрели на меня: каждому охота поглазеть на чучело. Тогда я переходила на шаг, ну чтобы получилось, что вроде бы не я убегала и вроде бы не мне кричали.

Один раз они меня нагнали, и Валька схватил меня за руку. Но я вырвалась и вбежала в нашу улицу. А вся эта стая — за мной!

И тут я увидела Димку — он бежал за нами следом. Он летел на всех парусах. Он спешил, чтобы спасти меня. Он ведь тогда еще думал, что он храбрый.

А я вскочила в калитку. Последнее, что я заметила, — это то, что стая окружила Димку, и последнее, что я услышала, — это их победный хохот.

Тебя дома не было, и я обрадовалась. А то мне пришлось бы рассказать тебе обо всем.

Я прильнула к щели в калитке. «Что же, думаю, Димка там делает, почему меня не догнал?» — и увидела, что ребята уходили вверх по улице и Димка шел среди них и о чем-то говорил, размахивая руками, что-то доказывал… Ну молодец, решился. Я сразу стала счастливой: вот сейчас им, думаю, стыдно, что они меня травили. Живого человека — как зайца!

Сначала я ждала Димку у ворот. Ждала-ждала, все глаза проглядела. Когда стемнело, пошла домой и там ждала-ждала… Потом не вытерпела, сил у меня ждать больше не было, понимаешь, дедушка, и позвонила Димке. К телефону подошла Светка.

«А Димки дома нет, — сказала она и быстро протараторила: — Жених и невеста, тили-тили тесто!»

Я засмеялась.

«А я прическу сделала, — говорю ей, — тетя Клава сказала, что я теперь красавица». Повесила трубку и стала веселиться, прыгала по комнате, танцевала под слова: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!»

В это время кто-то постучал в окно.

«Димка!» — закричала я и бросилась открывать окно.

В окно всунулась громадная медвежья морда. Ну прямо настоящий медведь! И как зарычит: «Ры-ы-ы!»

Конечно, я испугалась — и всякий бы испугался, — отскочила от окна, погасила свет, чтобы меня с улицы не было видно. А сама прижалась к стене и дрожу. И тут хлопнула дверь, и пришел ты, — сказала Ленка. — А я как закричала: «Кто там?..» Помнишь?

Николай Николаевич кивнул, что помнил. Он очень хорошо помнил этот день, потому что именно тогда он случайно заехал в деревню Вертушино, зашел к бабушке Колкиной, и та отдала ему «Машку».

Он и не мечтал об этом никогда, просто нет-нет да заезжал в Вертушино, чтобы побыть у Колкиной и полюбоваться на картину.

Это был небольшой холст, написанный с какой-то невероятной открытостью, — в этой девочке трепетала жизнь, и почему-то было очень страшно за нее, так она была не защищена перед миром. «Может быть, потому, что она после болезни и острижена?» — подумал он тогда.

Николаю Николаевичу посчастливилось найти эту вещь несколько лет назад, сразу, как он вернулся в родные места. Но ему и в голову не приходило заполучить ее. Старушка жила тихо и одиноко, и с жизнью ее связывали немногие привычные любимые вещи.

Бабушка Колкина редко покидала свою родную деревню, хотя Николай Николаевич и приглашал её к себе в гости. Но однажды она появилась у него не предупредив, объявила, что приехала в районную поликлинику, за здоровьем, хотя врачам не доверяла и лекарств почему-то опасалась.

Николай Николаевич с радостью встретил старуху. И та долго и достойно пила чай, а потом, как бы между прочим, пошла по комнатам, бросая быстрые взгляды туда-сюда по степам… Прошло довольно много времени. И вдруг случилось невероятное. Бабушка Колкина передала Николаю Николаевичу через общих знакомых, чтобы приезжал.

Николай Николаевич заспешил. Он тут же отправился в дорогу и застал осунувшуюся старуху в постели, хотя дом был вымыт и вычищен, как перед большим праздником.

— Милый, — сказала бабушка Колкина нежным, певучим, но слабым голосом, — этой картинке место в твоем доме. Я тебе ее дарю.

Николай Николаевич стал отказываться, растерялся, предлагал, в конце концов, деньги.

— Денег не предлагай, — перебила бабушка Колкина, — не обижай старуху. Насчет подарка — так я давно решила. А если захочу когда-нибудь на нее взглянуть, то сама приеду к тебе.

Николай Николаевич вспомнил, что десять лет назад, когда он впервые попал к Колкиной в дом, то она ему обрадовалась и сказала: «Вот умру, девчонку отдам тебе».

В тот день, когда он получил «Машку», он был счастлив как ребенок и спешил домой на всех парусах — ему хотелось, нестерпимо хотелось побыстрее добраться до дому и повесить картину на стену.

Еще в автобусе, когда он ехал из деревни, прижимая к себе холст, завернутый в старенькое льняное полотенце, вышитое крестом, им овладел совершенно идиотский страх, что картина куда-то испарилась, что «Машка» исчезла, а в руке у него просто чистый холст.

Николай Николаевич сам над собою смеялся: ну не сумасшедший же он? Тем не менее, как только вышел из автобуса, сразу же, отойдя чуть в сторонку, быстро развязал картину и успокоился…

Он спешил домой, почти не разбирая дороги, попадая в лужи, натыкаясь на случайных прохожих. И вот тут, когда он ворвался в дом, когда внес «Машку» как драгоценность, его вернул к жизни Ленкин крик:

— Кто там?..

Николай Николаевич ответил радостно:

— Посмотри, что я принес!..

— Тихо! — ответила ему Ленка откуда-то из темноты.

— Ты почему сидишь без света? — спросил Николай Николаевич и от волнения, в спешке, забыл, где находится выключатель.

Он уронил в темноте стул, чертыхнулся и, наконец, зажег свет и увидел испуганную Ленку.

Удивительно, до чего же он был недогадлив: просмотреть человека, который бок о бок жил с ним. Более того, горячо любимого и самого близкого человека, внучку, родную кровь. На что это похоже?

— Там за окном… медведь, — сказала она.

— Медведь?.. Белый или серо-буро-малиновый? — радостно пошутил он.

— А я тебе говорю, там человек какой-то… — шепотом сообщила Ленка. Он нацепил на голову морду медведя и хотел влезть к нам в окно.

После этого Николай Николаевич все же подошел к окну, открыл его, выглянул, чтобы успокоить ее, и сказал:

— Никого нет. В темноте что хочешь привидится. А ты испугалась, дурочка. А еще внучка майора, который прошел всю войну.

— Ты сам боишься чужих собак, — сказала Ленка в свое оправдание.

— А кто же не боится чужих собак? — весело ответил он. — А вот черта лысого и медведей я не боюсь.

И больше не слышал, о чем она говорила, потому что развернул полотенце и достал картину. Николай Николаевич думал, как он сейчас поразит Ленку.

— Ты взгляни, взгляни, Елена!..

Самая главная мечта его заключалась в том, что он хотел, чтобы Ленка полюбила дом и картины, которые его населяли, как он сам все это любил.

— Ты взгляни, взгляни, — твердил Николай Николаевич. — Какая нам вышла удача… Бабушка Колкина отдала, точнее, подарила нам картину. Я хотел заплатить за нее деньги — ни в какую, подарила! Чудная, милая, восхитительная бабушка Колкина!.. Какие редкостные люди нас окружают, Елена!.. Над этим стоит задуматься. А?..

И он поставил картину перед Ленкой, с восторгом наблюдая за выражением ее лица.

Наконец он не выдержал:

— Да проснись ты!.. Ну, как она тебе?.. Правда, хороша?

— Девчонка вроде меня, — ответила Ленка.

Николай Николаевич сначала не понял, что она имела в виду. Посмотрел на картину. Потом на Ленку и… увидел, что она чем-то стала непохожа на самое себя. Какая-то непривычная. Наконец догадался — Ленка была без кос.

— А где твои косы? — спросил он.

— Я прическу… только на каникулы, — заикаясь, объяснила Ленка.

Николай Николаевич обрадовался. Он увидел, что Ленка стала больше похожа на эту девочку на холсте.

— Елена! — закричал он так, что она вздрогнула. — Ты просто ее двойник… Самый настоящий… Тот же цвет глаз… Рот…

— Рот до ушей, хоть завязочки пришей, — с грустью сказала Ленка. Может, ее тоже так дразнили… Тогда не я первая.

— Вот именно, — обрадовался Николай Николаевич. — Ну, улыбнись, улыбнись!.. Ты замечательно улыбаешься!

Ленка застенчиво улыбнулась, и уголки ее губ привычно поползли к ушам.

Николай Николаевич схватил холст, перевернул его и на тыльной стороне увидел размашистую надпись, сделанную черной краской: «Год 70».

— Как же я сразу не догадался, старый дурак. Столько лет смотрел на нее — и не догадался. Отец мне рассказывал эту историю… Она, — он показал на «Машку», — подарила эту картину какой-то своей любимой ученице. А когда ту арестовали жандармы как участницу группы «Народная воля», картина затерялась… Последняя его работа.

Николай Николаевич помолчал, потом испуганно-величественно, еще не веря до конца в это чудо, объявил:

— Елена, я схожу с ума… Возможно… Даже более того, я уверен в этом… Девчонка — сестра моего деда, баба Маша. Машка… Машенька… Мария Николаевна Бессольцева. Знаменитая особа. Жертвенница. Святая душа.

Ее жениха убили в русско-турецкую войну. Под Плевной. А она после его смерти не пожелала выходить замуж, ей тогда было всего восемнадцать, и всю жизнь прожила одна. Но как прожила!

Она основала женскую гимназию в городке. А первые ее выпускницы все до единой уехали работать учителями в близлежащие деревни. Говорят, они ей во всем подражали: так же одевались, как она, так же разговаривали, так же жили. Какие были люди! Какие были особенные люди! Все делали не ради славы, а для народной пользы.

В первую империалистическую здесь у нас была эпидемия тифа. И мой отец, следовательно, ее племянник, был на этой эпидемии и тоже заразился тифом, и его положили в тифозный барак.

Однажды ночью он пришел домой. Маша ему открывает, а он стоит перед нею в нижнем белье, босой. А дело было зимой. Оказалось, что он пришел в беспамятье. И вот Мария Николаевна взвалила его на плечи и понесла обратно. Пять километров по глубокому снегу тащила — тифозный барак был за городом. Там и осталась — выходила племянника.

Потом за другими стала ухаживать, за самыми тяжелыми ходила, многие ей своей жизнью были обязаны.

Я ее хорошо помню. Она жила в твоей комнатке… Когда она умерла, ее хоронил весь город.

Николай Николаевич бегал по комнате, потирал руки, задыхался, не обращая на это внимания, хватался за сердце, не понимая, что оно у него болит.

— Боже мой! — продолжал бушевать он. — Как ты удивительно на нее похожа и как ты удивительно вовремя приехала… А я удивительно вовремя оказался в деревне Вертушино у бабушки Колкиной!.. Теперь наше дело действительно подходит к концу. Теперь мы собрали с тобой почти все его картины и можем хвастаться, устраивать пиры и приглашать на демонстрацию наших сокровищ любознательных музейных работников. Они станут охать и ахать и говорить: «Вы открыли нового малоизвестного художника». А мы будем с тобой сидеть длинными зимними вечерами дома и строить планы.

— Какие планы? — спросила Ленка.

— Самые разнообразные. — Николай Николаевич улыбался, не замечая Ленкиного печального настроения, которое совсем не совпадало с его весельем. — Нам о многом надо посоветоваться.

И вот в это время в окне вновь появилась голова рычащего медведя.

— Медведь! — завопила Ленка и вскочила на стул.

В этот вечер Николай Николаевич был удивительно ловок и удачлив. Он стоял у окна, успел схватиться за медвежью морду, и она осталась у него в руке… Но в следующий момент — это он помнил очень хорошо — его посетило некоторое смущение, потому что на месте медвежьей морды перед ними появилось перекошенное от страха, какое-то жалкое и ничтожное Димкино лицо.

Помнится, он тогда подумал, что такое творится с Димкой, и перевел взгляд на Ленку, чтобы узнать у нее, что все это значит. И вот тут он удивился еще больше. Ленка стояла перед ним ни жива ни мертва…

— Вот тебе и весь медведь, — произнес Николай Николаевич. — Одной рукой я отвернул ему голову. — Он небрежно бросил медвежью морду на диван.

Николай Николаевич произнес свою фразу беспечно, хотя в этот момент ему впервые почудилось, что произошло что-то не то, ну, может быть, шутка с медвежьей мордой была слишком жестокой. Он тогда постарался отвлечь и развеселить Ленку, потому что почувствовал, что здесь какое-то серьезное дело, но потом так увлекся «Машкой», что все забыл.

Ленка же не обращала на него никакого внимания, она уже вернулась к жизни, она кричала в окно, звала Димку:

— Димка! Димка-а-а!..

Ей никто не отвечал.

Ленка в отчаянии повернулась к Николаю Николаевичу, ища у него помощи:

— Дедушка!.. Они держат его силой! Они заставили его пугать меня! Ленка металась около окна. — Я знаю! Я вижу, вижу: они связали ему руки! Дедушка, крикни на них страшным голосом!

Николай Николаевич выглянул в окно и увидел небольшую группу ребят, стоящих в слабом электрическом освещении неподалеку от их дома. Среди них, странно сжавшись, ссутулившись, стоял и Димка. Он то появлялся, то исчезал, прячась за чьи-то спины.

— Димка-а-а! — снова позвала Ленка.

— Чего же он не отвечает? — спросил Николай Николаевич. — Может, его там нет? — Он так сказал, чтобы успокоить ее, хотя сам отлично видел Димку.

— Я вижу!.. Вижу «го! Ты их не знаешь! Они могли ему тряпку в рот запихнуть! Дедушка, ну крикни!.. Спаси его!

Николай Николаевич набрал полные легкие воздуха и выдохнул:

— А ну живо отпустите Димку!

В ответ раздался хохот.

Группа удалялась со свистом и громкими взрывами смеха.

— Чучело! — прокричал кто-то, сложив руки рупором.

— Заплаточник! — подхватил другой. — Два сапога пара! — И снова затихло.

Ленка схватила куртку и бросилась к двери. Николай Николаевич попытался ее остановить. Но разве можно было это сделать — с ее страстным характером, с ее предельной преданностью в дружбе, с ее самоотдачей другим людям?..

— Пусти! Пусти! — Ленка рвалась из рук Николая Николаевича, извиваясь всем телом, захлебываясь от волнения словами и скороговоркой выкрикивая: Он там может задохнуться… с тряпкой во рту!.. А ты… меня… не пускаешь! — И конечно, в конце концов она вырвалась и убежала.

Николай Николаевич высунулся в окно.

— Лена! — позвал он и прислушался.

Он ее не увидел, только из темноты доносился ее возбужденный голос:

— Ну, Миронова! Ну, Валька!

— Лена-а-а! — снова позвал Николай Николаевич, без всякой надежды на ее ответ.

Так оно и вышло: никто ему не ответил.

Николай Николаевич хотел тут же идти за нею — это он помнил точно, — но взгляд его натолкнулся на Машку. Он замер, застыл — его поразил тогда цвет неба на картине: красновато-синий, мрачный, тяжелый, предгрозовой, он был виден в проеме дверей, и легкая, невесомая, ослепительно светлая фигурка Машки на этом тревожном фоне почти взлетела над землей.

Он стоял неподвижно, как в забытьи.

Где-то звякнуло разбитое стекло, это смутно отложилось в его памяти, но не более того.

Где-то кто-то кричал:

— Вон она! Вон!.. Держите!..

Все это он тоже слышал, но никак не подумал, что именно Ленка разбила чье-то стекло и именно ее преследовали людские голоса.

Николай Николаевич сел к столу, достал свою заветную тетрадь. Ему нестерпимо хотелось закрепить на бумаге и свое счастье и свою радость. Он жил в тот момент только своей жизнью, как это ни ужасно показалось ему теперь, но все было так! Ленка с ее делами и заботами совершенно выскочила у него из головы.

Он услышал разговор под своим окном.

— Ее нет в комнате, а он что-то царапает на бумаге, — сказал первый голос. — Бросим камень… Вот будет переполох! Ответим ударом на удар!

— А если это не она? — спросил второй голос.

— Да видела я — точно, она. Ревнует тебя — окна бьет, — вмешалась какая-то девчонка.

Но Николай Николаевич и на это не обратил никакого внимания. Он тогда даже не пошевелился — прекрасное настроение отделило его на время от реальной жизни.

Он листал свою тетрадь, в которой были записаны все его картины: где и когда куплены, когда написаны, точно или предположительно. Здесь у него были длинные записи размышлений и догадок на этот счет: кто изображен на той или иной картине, как этот человек попал к художнику и почему он решил писать его портрет. В результате возникали интереснейшие истории о разных людях.

Николай Николаевич уже успел записать: «Получена в подарок в начале ноября 1978 года…», но вошла Ленка — платье и куртка в грязи, — закрыла глаза, как-то странно прислонилась к косяку дверей и сползла по нему на пол.

Николай Николаевич бросился к ней, помог встать, дотащил до дивана, уложил, досадливо перекинув медвежью морду на стул. Старый мечтатель, он спускался на землю. Вот тогда Николай Николаевич испугался — перед ним лежала Ленка, бледная, ни кровинки в лице.

— Что с тобой? — Николай Николаевич опустился на колени у дивана. Лена!..

Николай Николаевич думал, что она ему не ответит, а она громко, жалобно, взахлеб произнесла:

— Дедушка, он меня обманул!..

— Обманул? — переспросил Николай Николаевич.

— Да!.. Да!.. Обманул. Я в окно заглянула, а у него Миронова и все-все. Они там все-все вместе!.. Ты подумай, дедушка!.. Телек смотрели и чай пили, — сказала она с таким ужасом, как будто сообщала о чем-то сверхъестественно страшном. — Я думала, у него руки связаны и тряпка во рту, а они… чай пили…

— Ну и что же? — Николай Николаевич улыбнулся, хотя у него впервые за последние годы вдруг заболело сердце. — Давай и мы попьем чаю.

— Ну какой чай, дедушка!.. Я должна тебе сказать, что я такое сделала… У меня, знаешь, в голове все помутилось. Взяла я камень и бросила в них. Окно разбилось… — и Ленка заплакала.

— Окно разбила… Да, я что-то слышал… Ты поплачь, поплачь. Сразу легче станет. — Николай Николаевич сразу не мог понять, что теперь делать и что говорить. — А я все-таки поставлю чайник.

Он вышел из комнаты и быстро вернулся.

Но Ленка уже лежала с закрытыми глазами: то ли притворялась, то ли спала на самом деле.

Николай Николаевич долго стоял посреди комнаты, потом взял со стула медвежью морду, положил ее на стол, а сам сел на освободившееся место и теперь уже без всякой радости, а скорее машинально дописал в свою тетрадь: «…в деревне Вертушино у Натальи Федоровны Колкиной картину художника Н.И.Бессольцева, на которой изображена его внучка Маша в возрасте 10-11 лет. Это последняя работа художника, сделанная незадолго до его смерти».

Далее глава одинадцатая

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *