Данлик — Danlik Детский сайт для детей
Повесть Чучело. Владимир Железников.
Глава пятая
— Когда я пришла в школу первый раз, то Маргарита, наша классная, позвала в учительскую Рыжего и велела ему отвести меня в класс. Мы шли с Рыжим по коридору, и я всю дорогу хотела с ним подружиться: перехватывала его взгляд и улыбалась ему. А он в ответ давился от хохота.
Конечно, у меня ведь дурацкая улыбка — до самых ушей. Поэтому и уши я тогда прятала под волосами.
Когда мы подошли к классу, Рыжий не выдержал, сорвался вперед, влетел в дверь и заорал:
«Ребята! У нас такая новенькая!..» — и зашелся хохотом.
Ну, после этого я застыла на месте. Можно сказать, одеревенела. Со мной так часто бывало.
Рыжий вылетел обратно, схватил меня за руку, втащил в класс и снова загоготал. И каждый на его месте сделал бы то же самое.
Может, я на его месте вообще умерла бы от хохота. Никто ведь не виноват, что я такая нескладная. Я и на Рыжего не обиделась и даже была ему благодарна, что он втащил меня.
Правда, как назло, я зацепилась ногой за дверь, врезалась в Рыжего, и мы оба рухнули на пол. Платье у меня задралось, портфель вылетел из рук.
Все, кто был в классе, окружили меня и с восторгом рассматривали. А я встала, и улыбочка снова растянула мой рот — не могу, когда меня в упор разглядывают.
Валька закричал:
«Рот до ушей, хоть завязочки пришей!»
Васильев засунул пальцы в рот, растянул губы, корчил страшные рожи и кричал:
«Я тоже так могу! У меня тоже рот до ушей, хоть завязочки пришей».
А Лохматый, давясь от смеха, спросил:
«Ты чья такая?»
«Бессольцева я… Лена», — и я снова по-дурацки улыбнулась.
Рыжий в восторге закричал:
«Ребята!.. Это же внучка Заплаточника!»
Ленка оборвала свой рассказ и покосилась на Николая Николаевича.
— Ты давай, давай, не смущайся, — сказал Николай Николаевич. — Я же тебе говорил, как я к этому отношусь. В высшей степени снисходительно и совсем не обижаюсь.
— Ну, а я-то об этом не знала, — продолжала Ленка. — И вообще про твое прозвище ничего не знала… Ну, не была готова… «Мой дедушка, — говорю, Заплаточник?.. За что вы его так прозвали?..»
«А чего плохого? — ответил Лохматый. — Меня, например, зовут Лохматый. Рыжего — Рыжий. А твоего деда — Заплаточник. Звучно?»
«Звучно», — согласилась я.
Я подумала, что они веселые и любят пошутить.
«Значит, вы хорошо знаете моего дедушку?» — спросила я.
«А как же, — сказал Лохматый. — Он у нас знаменитый».
«Да, да… очень знаменитый, — подхватил Валька. — Как-то в личной беседе я спросил твоего дедушку, почему он не держит собак. И знаешь, что он мне ответил? «Я, говорит, не держу собак, чтобы не пугать людей».
Я обрадовалась:
«Вот, говорю, здорово».
И другие ребята тоже подхватили:
«Здорово, здорово!»
«Мы эти его слова всегда помним, — продолжал Валька, — когда яблоки в его саду… Ну, как это называется?..»
«Собираем», — подхватил Рыжий.
Все почему-то снова захохотали.
Ленка вдруг замолчала и посмотрела на Николая Николаевича.
— Вот дура какая, — сказала она. — Только сейчас поняла, что они надо мной смеялись. — Ленка вся вытянулась, тоненькая, узенькая. — Мне надо было тогда тебя защитить… дедушка!
— Ерунда, — ответил Николай Николаевич. — Мне даже нравилось, что они у меня яблоки таскали. Я за ними часто подглядывал. Они шустрили по саду, бегали пригнувшись, набивали яблоки за пазуху. У нас с ними была вроде как игра. Я делал вид, что не вижу их, а они с отчаянной храбростью таскали яблоки, можно сказать, рисковали жизнью, но знали, что им за это ничего не будет.
— Ты добрый! Я и тогда им ответила, что ты добрый.
А Попов сказал:
«Моя мамаша ему на пальто пришивала заплатки. Говорит: «Вы же отставной офицер. У вас пенсия. Вам неудобно с заплатками». А он — это, значит, ты, дедушка: «У меня лишних денег нет».
«Ну ты, Попов, даешь! — крикнул Рыжий. — Ты что же, думаешь, что он жадный?»
А Валька подхватил:
«Он жадный?! Он моей бабке за картину отвалил триста рублей. Это, говорит, картина моего прапрапрапра…»
Все развеселились и стали выдумывать, кто что мог:
«Бабушки!»
«Тетушки!»
И тут я стала хохотать. Правда, смешно, что они нашего прапрадедушку переделали в прабабушку и в пратетушку? — спросила Ленка у Николая Николаевича. — Хохочу я и хохочу, никак не могу остановиться. Я если хохочу, то обо всем забываю.
Ленка неожиданно коротко рассмеялась, будто колокольчик звякнул и упал в траву, и снова сжала губы.
— Это раньше я обо всем забывала, — поправилась Ленка и с угрозой добавила: — А теперь… — Она замолчала.
Николай Николаевич терпеливо ждал продолжения ее рассказа. Он дал себе слово не перебивать ее. Да и самому ему хотелось разобраться во всей этой истории. И слушать Ленку было легко, потому что переливы ее голоса, выражение глаз, которые то затухали, как облитые водой горящие угли, то вновь пламенно и неожиданно вспыхивали, завораживали его.
За всю свою долгую жизнь Николай Николаевич не видел подобного лица. От него веяло таинственной силой времени, как будто оно пришло к нему через века. Он это ощущал остро и постоянно.
А может быть, это чувство возникло у него после появления в доме «Машки»?
— Вообще-то я никогда бы не кончила смеяться, если бы не Валька, снова заговорила Ленка. — Ему было смешно, что ты купил у его бабки картину за триста рублей.
«Бабка, говорит, от радости чуть не померла. Думала, получит двадцатку, а он ей триста!..»
Валька подбежал к доске и нарисовал квадрат, не больше портфеля.
«Вот за такую махонькую картинку — три сотни! — визжал Валька. — А на картинке была нарисована обыкновенная тетка с буханкой».
— «Женщина с караваем хлеба», — строго и многозначительно вставил Николай Николаевич.
— Я-то знаю, ты не волнуйся, я-то знаю все твои картины, оправдывалась Ленка и продолжала:
«И еще передай своему деду, — закричал горластый Валька, — что мы его поздравляем, что у него такая внучка… Ну точно как он!»
«Они с Заплаточником — два сапога пара!» — вставил Рыжий.
А я почему-то подхватила:
«Правильно, мы с дедушкой два сапога пара!»
Николай Николаевич совершенно отчетливо представил себе, как Ленка, вероятно от растерянности, выкрикнула эти слова. И как бы радуясь им, она подпрыгнула на месте и завертела головой, как попугайчик, и уголки губ у нее закрутились вверх. Ему нравилась ее беспомощная и открытая улыбка. А для них это потеха — и только.
Лохматый так и крикнул:
«По-те-ха! Ну и потешная ты, Бессольцева Лена!»
А Рыжий, разумеется, подхватил:
«Не потешная она. А чучело!»
«Огородное!» — захлебнулся от восторга Валька.
Конечно, они стали хохотать над Ленкой, выкаблучиваясь каждый на свой лад.
Кто хватался за живот, кто дрыгал ногами, кто выкрикивал: «Ой, больше не могу».
А Ленка, открытая душа, решила, что они просто веселились, что они смеялись над ее словами, над ее шуткой, а не над нею самою.
Ленка заметила, что Николай Николаевич как-то подозрительно притаился, словно его что-то не устраивало в ее рассказе.
— Дедушка, ты меня не слушаешь? — спросила она дрогнувшим голосом. — А почему?
Николай Николаевич смущенно поднял на нее глаза, не зная, как поступить, — и правду ему говорить не хотелось, чтобы лишний раз не огорчать Ленку, и врать было трудно.
— Не отвечай! — Ленку как молнией пронзило — она обо всем догадалась. Тебе меня жалко стало? Да? Они надо мной смеялись? Да?.. Уже тогда? — Она жалобно улыбнулась: — Подумать только, а я не догадалась. Все приняла за чистую монету… Точно. Смеялись. Я вижу, вижу себя со стороны — ну просто я была какая-то дурочка… — И тихо добавила: — Правда, дурочка с мороза.
Вдруг она повернулась к Николаю Николаевичу всем корпусом, и он увидел ее большие печальные глаза.
— Дедушка! Милый! — Она схватила его за руку и поцеловала ее. — Прости меня!..
— За что? — не понял Николай Николаевич.
— За то, что я им верила, а они над тобой смеялись.
— Разве ты в этом виновата? — сказал Николай Николаевич. — Да и они не виноваты, что смеялись надо мной. Их можно только пожалеть и постараться им помочь.
— Может быть, ты их любишь? — Ленка с подозрением посмотрела на Николая Николаевича.
Тот ответил не сразу — помолчал, подумал, потом сказал:
— Конечно.
— И Вальку? — возмутилась Ленка. — И Рыжего, и Лохматого?!
— Каждого в отдельности — нет! — У Николая Николаевича от волнения перехватило горло, и он задохнулся. — А всех вместе — да, потому что они люди!
— Если ты будешь психовать, — сказала Ленка, — то я перестану рассказывать.
— Да я не психую, — рассмеялся Николай Николаевич. — Подумаешь, даже задохнуться разок нельзя. А ты давай, давай дальше, я слушаю.
— Ну, в общем, когда Рыжий обозвал меня чучелом, — сказала Ленка, — то его кто-то сильно толкнул в спину… и я увидела впервые Димку Сомова… Знаешь, он меня сразу удивил. Глаза синие-синие, а волосы белые. И лицо строгое. И какой-то он весь таинственный, как «Уснувший мальчик».
А Рыжего он толкнул сильно, тот врезался в пузо верзилы Попова и бросился на Димку. Я хотела крикнуть, чтобы они не дрались из-за меня. Ну пусть я чучело, ну и что?.. Но они уже сцепились.
Я зажмурилась. Я всегда так делала, когда начиналась драка. Я же тебе главного не сказала: я раньше трусихой была. Когда пугалась, то у меня отнимались ноги и руки. Пошевелиться не могла, как неживая.
Только драки никакой не вышло. Я услышала спокойный голос Димки:
«Сам ты чучело, и не огородное, а обыкновенно-рыжее».
Я открыла глаза. Оказалось, Димка одной рукой скрутил Рыжего и держал его крепко. А тот и не думал вырываться, скорчил рожу и крикнул:
«Я обыкновенно-рыжее чучело!»
Над ним все стали смеяться, и он сам над собой смеялся громче всех. Да ты же его видел, дедушка! — сказала Ленка. — Правда, он смешной?.. Ну просто цирковой клоун — ему и парика не надо, он же от рождения рыжий!
В тот момент, когда мы смеялись над Рыжим, вбежала веселая Маргарита. В одной руке она держала классный журнал, а в другой сверток в цветном полиэтиленовом мешочке.
«А, новенькая! — Она увидела меня. — Куда же тебя посадить?»
Она пошарила глазами по рядам парт… и забыла про меня, потому что девчонки обступили ее и спросили, правда ли, что она выходит замуж. Маргарита ответила, что правда, засияла от счастья, торопливо разорвала мешочек, вытащила коробку конфет, открыла и поставила на стол.
«От него?» — прошептала догадливая Шмакова.
«От него, — Маргарита еще больше расцвела. — Угощайтесь», — и сделала величественный жест рукой.
Все повскакали со своих мест и стали хватать эти конфеты и засовывать в рот. А Маргарита говорила:
«По одной! По одной! А то всем не хватит».
Я тоже схватила конфету.
А Шмакова сунула одну конфету в рот, а вторую отдала Димке. Ну и галдеж поднялся!
А девчонки забрасывали счастливую Маргариту вопросами:
«Маргарита Ивановна, а кто ваш муж?»
«А у вас есть его фотокарточка?»
«А он живет в Москве?»
И тут в дверях появилась Миронова.
Миронова у нас особенная, у неё очень сильная воля.
«Что вы тут шумите после звонка?» — спросила Миронова.
«Мы конфеты едим!» — крикнула Шмакова.
«Во время урока?» — ехидно заметила Миронова и прошла на свое место.
Шмакова протянула ей конфету:
«Возьми и успокойся. Сама опоздала и еще выставляется».
«Тихо! — сказала Маргарита. — Миронова права. По местам!»
И все пошли по своим местам, а про меня Маргарита так и не вспомнила, и я не знала, куда мне сесть, остановилась около Димки и уставилась на него. Ну, у меня привычка такая: если мне кто-нибудь нравится, то я смотрю на него, смотрю, хотя знаю, что это неловко. Он на меня раз посмотрел, второй, а потом спросил, чего мне надо.
А я ляпнула:
«У тебя место свободное?»
«Занято».
Ну, думаю, влипла, сейчас он начнет надо мной смеяться. А он вдруг улыбнулся и спросил:
«А что?»
«Хотела сесть к тебе, — ответила я, а так как он все еще продолжал улыбаться, то во мне какая-то храбрость появилась от его доброты, и я сказала: — Ты же меня спас».
По-моему, ему мои слова понравились, потому что он сказал:
«Ну что ж, сейчас попробуем, — и громко крикнул: — Шмакова, новенькая твое место хочет занять!»
Шмакова услышала Димкины слова и здорово рассердилась. Она посмотрела в нашу сторону, потом медленно направилась к нам. Она приближалась, приближалась, и я видела, как у нее в глазах прыгали злые огоньки. Тут я испугалась. Я ведь не хотела, если место занято. А Шмакова подошла к нам, смерила меня презрительным взглядом и отвернулась. Конечно, она же красавица! А я? — Ленка безнадежно махнула рукой.
— Ты тоже хоть куда, — посчитал своим долгом вмешаться Николай Николаевич.
— Да брось ты меня успокаивать, — возмутилась Ленка. — Она же настоящая красавица! Платье у нее новенькое и сшито по фигуре. А у меня… какой-то маскировочный халат.
— Маскировочный халат?.. — удивленно переспросил Николай Николаевич. Это, пожалуй, моя вина. Я недоучел, что платье должно быть по фигуре. Извини. — И почти выкрикнул: — Зато у тебя глаза вдохновенные! И сердце чистое. Это посильнее, чем платье по фигуре.
— Не хвали меня, пожалуйста, — сказала Ленка. — Я ведь плохая. Я на самом деле — предательница!.. Я это сейчас, сейчас поняла до самого донышка.
Ленка замолчала. Николай Николаевич терпеливо ждал, когда она снова заговорит. В комнату в который раз ворвалась бесшабашная музыка: это все еще гуляли на дне рождения Димки Сомова. Они плясали, кричали, пели, а здесь, в доме у Бессольцевых, сидели два понурых человека, которые не знали, что им делать дальше и как им теперь жить.
— Ну, и что там произошло со Шмаковой? — прервал молчание Николай Николаевич.
— Со Шмаковой? — переспросила Ленка. — Ничего особенного не произошло она уступила мне место. «Уступаю, говорит, тебе мое место с большим удовольствием. — И схватила портфель. — Мне, говорит, здесь надоело. Парта какая-то кособокая. И вообще я люблю перемену мест. Так что, Димочка, чао какао! — А на прощание, наконец, посмотрела на меня, как будто только что заметила, презрительно фыркнула и тихо сказала: — Ну и чучело!»
Попов заорал, чтобы Шмакова села к нему, и та бросила ему портфель, а он его поймал, — вот с этого момента он стал ее рабом.
Тут Маргарита объявила, что наша школа едет на осенние каникулы на экскурсию в Москву.
«Значит, мы поедем вместе?» — выскочила догадливая Шмакова.
«Вместе, вместе, — Маргарита улыбнулась. — Так что берите у родителей деньги и приносите».
По этому поводу раздался такой вопль восторга, что Маргарита рассмеялась и зажала уши руками, чтобы не оглохнуть. Ну конечно же, всем хотелось поехать на каникулы в Москву.
И я завопила, но потом осеклась, потому что Димка встретил это известие хладнокровно. А когда все замолчали, он вздохнул тяжело и сказал:
«Опять на родительские… Надоело».
«Что же ты предлагаешь? Не ездить в Москву?» — спросила Маргарита.
«Нет, он этого не предлагает, — вмешалась Миронова. — Но он не знает, что он предлагает».
«Прекрасно он знает, — раздался ласковый голосок Шмаковой. — Это он перед новенькой выставляется».
Все, конечно, тут же захихикали.
Маргарита одернула Шмакову, а я, если честно, была почему-то рада ее словам… Ну, в общем, не почему-то, а потому, что она сказала, что Димка передо мной выставлялся.
А когда в классе снова наступила тишина, то Димка встал, победно оглядел ребят и сказал:
«Давайте на поездку заработаем сами!»
Тут меня словно подбросило, прямо не знаю почему. Я вскочила и заорала:
«Маргарита Ивановна! Маргарита Ивановна! Можно я скажу?»
Ох и видик у меня был, наверное, — восторженная дурочка. Но я о себе и не думала, у меня на душе было хорошо и хотелось сказать всем что-нибудь необыкновенное.
«Мне дедушка много рассказывал про ваш город… У вас город особенный, старинный… Приедешь, навсегда останешься… Не променяешь ни на какие золотые горы. Правда здесь хорошо! И вы все такие хорошие! И предложение Сомова я поддерживаю!..» Я улыбнулась Димке и наконец уселась.
«Ну, Сомов у нас, как всегда, молодец! — сказала Маргарита. — Мне его идея тоже очень понравилась… Конечно, вы уже взрослые ребята и вполне можете поработать, — продолжала она, — я вам, пожалуй, помогу. Только… не подведете?..»
Тут все закричали:
«Что вы, Маргарита Ивановна! Вы только договоритесь!»
«Мы будем работать дни и ночи!»
«С утра до утра!..»
И мы стали работать. Ходили в совхоз на сбор поздних огурцов и капусты. Ты не думай, мы не только за деньги работали. Мы и бесплатно. Например, в детском саду. И городской сквер убирали… Правда, это не всем понравилось. Может быть, именно из-за этого у нас и началась ссора. Валька, к примеру, как только мы шли на бесплатную работу, всегда убегал. Один раз в воскресенье рано утром Маргарита привела нас в совхозный сад на уборку осенних яблок.
Все ребята пришли в резиновых сапогах, а я в туфлях — они сразу промокли от росы.
Димка заметил это, снял сапоги, протянул мне и сказал, чтобы я переобулась. Вот был моментик — он стоял босой на мокрой холодной траве и протягивал мне сапоги с шерстяными носками. Я не решалась их взять.
Ребята окружили нас и открыли рты от удивления.
«Во, Сомов дает!» — засмеялся Лохматый.
«Лыцарь», — подхватил Валька.
«Львиное сердце!» — вставил Рыжий и зашелся мелким смехом от собственного остроумия.
«Долго мы еще будем стоять и женихаться? — вдруг зло оборвала их Шмакова. — Мы пришли, кажется, работать. Ведь так, Димочка?..»
Кое-кто снова захихикал, а Димка не обратил на это никакого внимания, бросил мне сапоги и ушел.
Я натянула Димкины носки — они были еще теплые от его ног — и влезла в сапоги.
Знаешь, дедушка, как мне было весело! — Ленка рассмеялась: Весело-весело! Может, оттого, что Димка отдал мне сапоги? — Она хитро посмотрела на Николая Николаевича. — Нет, пожалуй, просто оттого, что в саду было очень красиво.
Второй раз за этот день Николай Николаевич услышал ее смех. Ему нравилось, что она забыла про то, что эти ребята прозвали ее чучелом, что бросила в него портфелем только за то, что он предложил ей вернуться в школу… Она все-все забыла и снова была счастливой.
А Ленка все еще смотрела куда-то вдаль, заглядывая в свое недавнее прошлое, которое ей явно было по душе.
Перед нею возникла чудная картина… Сад, увитый паутиной. Сотни кружевных гамаков, гамачков, подвесных дорог сплелись между яблонь, лежали в траве и накрывали кустарник.
Ребята разбежались по саду, и каждый кричал, что у него самая интересная паутина. Их голоса, наподобие птичьих, радостно и возбужденно звенели среди деревьев.
Потом все стали собирать яблоки. И Ленка собирала, а сама все время исподтишка следила за Димкой: как он ловко лазал по деревьям, как смело прыгал, как быстро пробегал из одного конца сада в другой в ослепительных красноватых лучах солнца.
Они работали до самого обеда. А в конце работы развели костер и пекли яблоки.
Рыжий — на спор — голыми руками вытаскивал из огня девчонкам печеные яблоки…
— А потом, дедушка, случилась странная-странная история. Помнишь, мы работали на фабрике детской игрушки?.. Ну, мы там из папье-маше клеили морды зверей.
Николай Николаевич кивнул.
— Так вот, тогда на фабрике я впервые поняла, что люди не все одинаковые. Да, да, не улыбайся. Я вдруг увидела, что то, что для меня хорошо, для Шмаковой, например, смешно, а для Мироновой просто глупо. Я должна была насторожиться, но я не обратила на это никакого внимания! Выражение лица у нее было до крайности удивленное. — Ну, слушай дальше, что из этого вышло… — Ленка возбужденно вздохнула и продолжала: — Мы уже кончили работу. Я доклеила морду зайца, хотела для просушки поставить ее среди остальных на полку, которая тянулась вдоль стены, а потом передумала и примерила морду на себя.
В это время вернулся Димка — он ходил получать деньги за нашу работу, ну и все, конечно, бросились на него:
«Ну как, получил?»
«Сколько?»
«Выкладывай! Не томи! Душа горит!»
Они его толкали, пытаясь влезть к нему в карман, приставали, канючили.
«Рыжий! Тащи копилку!» — закричал Димка, отбиваясь от наседавших ребят.
У нас в это время была уже копилка — такая здоровая зеленая кошка «с дыркой в голове.
Рыжий поставил перед Димкой копилку… и началось!
Димка полез в карман, долго что-то там колдовал, наконец выхватил руку, помахал над головой красненькой десяткой и бросил ее в копилку.
«Свои!» — заорал Лохматый.
«Пять рублей!» — крикнул Димка и снова опустил их в копилку.
«Кровные!» — восхищался Рыжий.
«Трудовая копеечка!» — поддакнул ему Попов.
Димка поднял над головой еще десятку и помахал ею в воздухе.
Ленка показала, как Димка помахал деньгами. Ей не сиделось, она вскочила, каждая жилка на ее лице трепетала от восторга.
Он крикнул:
«Десятка!» — и бросил их в копилку.
«Ух!» — ухнули все хором.
Рыжий попросил у Димки, чтобы тот дал ему бросить монету в копилку. Димка дал ему рубль, и Рыжий бросил.
И тогда все закричали:
«И мне! И мне! И мне!»
И он всем давал, и все по очереди бросали.
А потом Димка протянул рубль мне и сказал:
«Брось и ты, заяц».
А я от радости, что он мне дал этот рубль, так схватила его, что он разорвался пополам — половинка осталась у Димки, половинка у меня.
«Вот разиня! — возмутился Валька. — Это же деньги. Их рвать не надо!»
Я испугалась и не знала, что делать. Но Димка, как всегда, пришел мне на помощь.
«Ничего, — успокоил он всех, — потом склеим. Бросай, заяц, обе половинки!»
Я бросила.
«И кончай работу! — приказал Димка. — Давайте халаты».
Ребята сняли халаты и побросали их Димке.
«А тебе, заяц, как самому храброму, я поручаю охрану этого замечательного сундука с драгоценностями», — сказал Димка, протянул мне копилку, а сам ушел относить халаты.
Я схватила копилку и закричала:
«Я храбрый заяц! Самый храбрый на свете заяц!»
Рыжий «надел морду тигра и зарычал на меня:
«Ры-ы-ы!»
«Ой, не боюсь! Ой, не страшно!» — Я оттолкнула Рыжего.
А Шмакова нацепила морду лисицы и пропела тоненьким голоском:
«Зайка серенький, зайка беленький… Мы тебя перехитрим! Мы у тебя сундучок с драгоценностями отнимем!» — И она ущипнула меня.
Я не ожидала этого — мы ведь играли — и крикнула:
«Ты чего больно щиплешься?..»
«А если не больно, то зачем же щипаться!» — рассмеялась Шмакова.
А в это время другие ребята тоже нарядились в маски зверей, и меня уже плотным кольцом окружили морды волков, медведей, крокодилов. Они прыгали, рычали, наскакивали на меня и рвали из рук копилку. А какой-то медведь по-моему, это был Попов — крикнул как Шмакова:
«Зайка серенький, зайка беленький… Мы тебя перехитрим!»
Волк — Валька несколько раз сильно дернул меня за косу. А я испугалась по-настоящему, как будто меня окружали не люди, а настоящие звери.
«Не надо! Хватит!» — Я хотела снять маску, но у меня ничего не получалось, потому что они беспрерывно меня толкали.
«Попался, зайчишка!» — пропела Шмакова.
«Мы тебя, заяц, задере-ем!» — завопил Лохматый и крутнул меня.
«Ры-ы-ы!» — дурным голосом прорычал Рыжий.
«Димка-а-а!» — закричала я и грохнулась на пол, потому что у меня закружилась голова.
Димка вбежал и спросил, чего я кричу. А я ему ответила, что испугалась.
«Кого?» — не понял Димка.
«Всех… зверей», — ответила я.
«Подумаешь, и поиграть нельзя». — сказал Валька.
«Зайка серенький… Зайка беленький… Мы тебя задерем! — хихикнула Шмакова. — Какая нервная!»
«Чепуха! — мрачно заявила Миронова. — Просто кривляется. Пошли, ребята!..»
И вся компания удалилась вслед за Железной Кнопкой, вполне довольная собой.
А мне еще долго мерещилось, что Шмакова похожа на лису, Лохматый — на медведя, а Валька — на волка.
Мне было стыдно, что я так думала про ребят. Поэтому я догнала их на улице и всех угостила мороженым на свои деньги. И рассказала Шмаковой под честное слово свою тайну, что Димка похож на «Уснувшего мальчика».
Она была очень довольна, хохотала и клялась, что никому не скажет, но мне почему-то казалось, что голос у нее был похож на тот, когда она пела: «Зайка серенький, зайка беленький…» Шмакова — лиса. Настоящая. И я подумала, что зря ей все рассказала… Ну ты же ее видел, дедушка. Правда, она лиса? А я тогда и не знала, что есть люди — лисы, медведи, волки…
После я спросила у Димки:
«Ты меня осуждаешь, что я испугалась ребят на фабрике?»
«Что ты, — ответил он. — Испугаться каждый может».
Вот видишь, какой Димка был человек — добрый, — сказала Ленка. — А потом он себя еще отчаянным храбрецом показал. Было это так…
Мы возвращались с Димкой домой. И вдруг увидели Вальку. Он бежал трусцой нам навстречу, на поводке тянул собаку, маленькую такую, на кривых ногах и с большими лохматыми ушами.
Валька заметил нас и нырнул за угол. Димка бросился за ним, а я за Димкой. Валька прижался к стене и смотрел на нас какими-то странными глазами.
«Какая у тебя собака хорошая. — Я погладила ее. — Только что это ее так колотит? Заболела она, что ли?»
Валька не успел мне ответить, потому что Димка вцепился в него, вырвал собаку и выпустил.
«Мой поводок! — заорал Валька, вырываясь из Димкиных рук. — Петька!.. На помощь!»
Я не поняла, почему Димка так ошалел и почему Валька кричал «поводок» и звал на помощь какого-то Петьку.
Петька, старший брат Вальки, тут же появился. Он здоровый, ему скоро в армию. Я его сразу узнала, он шофер с уборочной машины.
А Валька как увидел Петьку, заорал еще сильнее:
«Петька, он мою собаку с поводком упустил!»
Петька подтянул Димку к себе и вежливо сказал:
«Ты уж извини, дружок, но я должен сделать тебе больно. Ты сам заслужил».
И он так звезданул Димке по скуле, что тот пролетел мимо меня и шлепнулся на землю.
«Заработал? — захохотал Валька. — Знай наших».
«Всего доброго, дети», — сказал Петька.
Они ушли не оглядываясь. А я не бросилась за ними, не вступилась за Димку, не позвала на помощь. Вот стыдно!
Ленка посмотрела на Николая Николаевича.
— Я же тебе говорила, что раньше была трусихой. Это я теперь ничего не боюсь. Никогда больше не отступлю. Никог-да! Ни перед чем. А тогда я задрожала и подошла к Димке, когда Валька и Петька уже совсем скрылись.
Другой бы на месте Димки обиделся, а Димка нет.
«А я опять струсила», — созналась я.
«Ничего. Смелость дело наживное. — Димка потер ушибленное место. — Я у него, подлеца, третью собаку отбиваю! Он их на живодерню поштучно за рублевку сдает».
«Ну и тип этот Валька! С тех пор как он на меня в волчьей морде напал там, на фабрике, он мне все время кажется волком», — призналась я Димке.
«Ну, это уж слишком», — ответил он.
«Волк он, волк, — крикнула я, — раз для него самое главное деньги!»
«А Петька похлеще Вальки, — сказал Димка. — Рыбу на реке глушит».
«Жалко, — сказала я. — Я думала, вот стоит городок восемьсот лет, и все в нем хорошие… А Валька — живую жизнь своими руками на живодерню. Я про таких только читала. А ты, Димка… ты просто герой!»
Я правда думала, что он герой. А он смутился:
«Да брось ты!..»
«Нет, ты настоящий герой. Самый настоящий! — Потом вдруг набралась храбрости и спросила: — Можно, я буду с тобой дружить?..» — А сама даже испугалась собственной храбрости.
«Ну давай», — согласился Димка.
А я спросила его:
«На всю-всю жизнь?»
«Ну давай», — улыбнулся он.
От восторга я… — Ленка на мгновение замолчала, — ну, в общем, поцеловала его в щеку. Просто от восторга, что он герой и что он теперь будет моим самым надежным и близким другом.
Дедушка, я так тогда была рада! — Глаза у Ленки стали восторженными, голос громким. Она когда восторгалась чем-нибудь, то переставала стесняться, совсем не контролировала себя, и это ее свойство тоже очень нравилось Николаю Николаевичу. — А когда я его поцеловала, то я совсем не испугалась, а, представляешь себе, весело рассмеялась.
Он очень удивился:
«А это еще зачем?»
«Так женщины, говорю, раньше благодарили рыцарей. — Я веселая была в тот момент и даже забыла, что у меня «рот до ушей, хоть завязочки пришей». А ты, Димка, рыцарь, ты же спас от Вальки собаку и меня. И она сейчас, счастливая, рассказывает всем собакам города: «Ну и Сомов — молодец!»
В это время у меня над ухом раздался свист и хохот.
Я оглянулась — перед нами стояли Петька и Валька. У них на поводке болтался тот же самый несчастный лопоухий пес, которого спас Димка. Оба довольные, хохотали, что снова поймали несчастную собаку и к тому же подслушали наш разговор. Волки, волки, а не люди!
Я им прямо в лицо крикнула:
«Это нечестно!.. Подслушивать…»
«Барышня обиделась», — сказал Петька и сделал грустное лицо.
«А ты, лыцарь, не обиделся?» — спросил Валька у Димки и нахально толкнул его плечом. При Петьке он был большой храбрец.
А Димка как бросился на Вальку! Даже Петьки не испугался. Вот какой он был раньше! Только Петька перехватил его, поднял над землей, и Димка повис в воздухе, болтая ногами, — Петька ведь здоровый, на две головы выше Димки, и процедил, ну почти пропел сладким голоском, как Шмакова:
«Давай, дружок, еще раз поцелуемся. — Захватил его лицо громадной ладонью, повертел голову, словно хотел ее отвинтить. Димка задыхался, потому что Петька закрыл ему ладонью рот и нос. — И прошу тебя, дружок, — пел он дальше, — не разглашай нашей маленькой тайны про эту собачку. Договорились?..»
«Договорились», — промычал Димка сквозь пальцы Петьки, стараясь разжать железные тиски его ладони.
«Ну, я рад, что ты все правильно понял», — ухмыльнулся Петька.
И, волоча собаку под смех и выкрики Вальки, они снова ушли. А собака отчаянно упиралась, мотала головой и подымала пыль своими ушами. Мне ее так было жалко.
Димка покосился на меня, погрозил кулаком вслед братьям и крикнул почему-то негромко:
«У-у-у, Валька!.. Только сунься в школу!.. — А когда они отошли совсем далеко, он чуть прибавил голос: — Живодеры!»
А я сложила руки рупором, чтобы было громче слышно, и заорала:
«Жи-во-де-ры-ы-ы!»
Петька остановился и посмотрел в нашу сторону… Нас как ветром сдуло, потому что Димка схватил меня за руку и мы убежали. А я расхрабрилась и говорю:
«Правда, он услышал, как я кричала?»
«Услышал, — ответил Димка, — но понимаешь, с этим надо быть поосторожней. Мы что?.. А он — что?!»
«Он здоровый», — вздохнула я.
«Значит, не надо лезть на рожон».
— Дедушка, — сказала Ленка, — ты представляешь, какая я была дура. Представляешь?! Я ему поддакнула. И вообще я все время ему поддакивала!.. Я знаю теперь: поддакивать — это плохо…
